Аннотация: В работе предложено одно из определений трансцендентного, как состояния, обладающего бесконечной симметрией. Предложена гипотеза о главном онтологическом принципе – о цели эволюции природы, включая экзистенцию человека, которая стремиться к абсолютно упорядоченному состоянию, через три составляющих когнитивных процессов: состояние удивления, состояние творчества, состояние упорядочивания. В работе показано, что творческий процесс, вызванный удивлением обнаруженного порядка, посредством метафоры, позволяет получить порядок более высокого уровня. Его открытие, в свою очередь, раздвигает рамки поля зрения и таким образом, вынуждает продолжить процесс. Каждый уровень симметрии имеет нарушение, дестабилизирующее систему, необходимое для дальнейшей эволюции. Свобода системы, её потенциальные возможности пропорциональны уровню симметрии. Показано, что наивность – важный признак, присущий творческому человеку, позволяющий делать открытия, меняющие парадигму. Предложены два новых понятия – аналитическая красота и синтетическая красота.

Ключевые слова: наивность, удивление, творчество, порядок, симметрия, эмерджентность, суперсимметрия, система, красота, синтез.

Strigin Mikhail Borisovich, candidate of physical and mathematical Sciences, Department of philosophy

South Ural State University


AMAZE, CREATIVITY AND ORDER

Abstract: One of the definitions of the transcendental, as a state possessing infinite symmetry, is proposed in the work. A hypothesis is proposed about the main ontological principle - the goal of the evolution of nature, including the existence of man, which strives for an absolutely ordered state, through three components of cognitive processes: the state of wonder, the state of creativity, the state of ordering. In the work it is shown that the creative process, caused by the wonder of the discovered order, by means of a metaphor, allows one to obtain an order of a higher level. His discovery, in turn, pushes the scope of the field of view and thus, forces the process to continue. Each level of symmetry has a disruption, destabilizing system, necessary for further evolution. Freedom of the system, its potential capabilities are proportional to the level of symmetry. It is shown that naivete is an important feature inherent in a creative person, allowing to make discoveries that change the paradigm. Two new concepts are proposed: analytical beauty and synthetic beauty.

Key words: naivete, surprise, creativity, order, symmetry, supersymmetry, system, beauty, synthesis.

Удивление – катализатор творчества.

Удивительно противоречиво определение философии, данное К. Ясперсом: «Философия – это то концентрирующее, благодаря чему человек становится самим собою, делаясь причастным действительности» [16, с. 13]. Но любое животное максимально причастно к действительности и даже больше того, оно с ней «слито» (оно не рефлексирует и поэтому не тратит времени на оценку ситуации). Человек же пытается пойти дальше, он хочет «оседлать» действительность. То есть он хочет сперва отстраниться от неё, её отрефлексировать, а затем вновь соединиться с ней, но уже на эмерджентном уровне. Посредником между реальностью и рефлексией является удивление и его крайнее проявление – изумление. Наличие этого посредника принципиально отличает человека от животного. «Из изумления происходит вопрос и познание» [16, с. 16]. Для того чтобы остановиться и задуматься необходимо сперва удивиться. И это именно то действие, которое мы очень часто производим в детстве.

Попробуем распознать руководство к действию в словах Библии: «И рече: аминь глаголю вам, ащё не обратитеся и будете яко дети, не внидете в Царство Небесное». Известный толкователь библии Е. Зигабен пишет по этому поводу: «Дитя – просто, беззаботно, не тщеславно, скромно, оно не имеет зависти, ревности, желания первенствовать, и вообще свободно от всяких страстей собственной воли, не вследствие подвига, но вследствие природной простоты». Однако данная трактовка нам представляется недостаточно глубокой. Нетрудно заметить, что многие дети подвержены тем же недостаткам, которые перечислены Е. Зигабеном. Мы можем увидеть в них и ревность и признаки тщеславия и вряд ли бы Иисус говорил о беззаботности, поскольку, беззаботность подразумевает безответственность. Взрослая жизнь не может быть безответственной по своей сути, поскольку это необходимое условие выживания. Скорее здесь, под детской простотой, подразумевается следствие наивного незнания – умение удивляться. Действительно, с возрастом это качество уходит на второй план, потому что человека «покрывает» слой стереотипов поведения, через который сложно пробиться удивлению. У человека есть ответы на любые вопросы, по крайней мере, так ему кажется. Кроме того, человек не может полностью отдаться этому чувству, поскольку, в том числе боится показаться смешным. «Это в Новое время стал так обилен поток знаний, а ныне – и уж потоп информации, что уже Бердяев в начале века заявил меланхолически, что прежние мыслители могли говорить ЧТО, а мы, нынешние, – О ЧЕМ, т.е. вторично, по поводу того, что уже высказали первомыслители» [6]. Становиться понятным зачем Иисус обращается к людям, он пытается разбудить творческое начало, «спящее» в каждом взрослом человеке. «Неразбуженные» оказываются в первом круге ада, о чём подробно описано в «Божественной комедии» Данте.

Но, бесспорно и то, что просвещение позволяет удивиться более глубоко, стартуя в акте удивления с более высокой отметки. Просвещение сковывает тогда, когда его знание не отрефлексировано и не переработано сознанием, тогда оно «лежит мёртвым грузом сверху». В связи с этим уместно вспомнить критику просвещения М. Хоркхаймером [15]. Одна из причин критики состоит в том, что человек за лесом перестаёт видеть деревья, он распыляется, одновременно приобретая несимметричную ментальную топологию. Причина этой асимметрии в огромном объёме информации которой подвержен современный человек, в таких условиях знание не может быть цельным, единым. Просвещение можно уподобить лепке скульптуры, когда в самом начале накидываются пласты глины и статуя имеет несформированный вид. Дальше человек чтобы обрести цельность и идеальность скульптуры, должен «заполнять пустоты» и «срезать лишнее»; делать это возможно только творчески. «Полнота бытия не может быть достигнута эмпирически» [10, с. 48]. Эмпирически можно набросать пласты глины и придать форму, но для рождения скульптуры этого недостаточно. Для наглядности, можно воспользоваться ещё одной метафорой из области физики. Капля жидкости, находящаяся в невесомости, приобретает сферическую форму. Если эту форму нарушить каким-нибудь возмущением, то с течением времени за счет поверхностного натяжения она вновь её приобретет. Человек подобно капле рождается «круглым», его ментальная карта чиста. Но просвещение, подобно инъекции в каплю, неминуемо придает человеческой ментальности «неровную форму»: на поверхности можно наблюдать то «провалы», то «всплески» знания. В результате возникает ментальное «поверхностное натяжение», которое приводит к самопознанию и выравниванию. «Творческие порывы, происходящие в состоянии напряжения интуиции, непременно чередуются со спадом этого напряжения» [14, с. 315]. Из этой метафоры видно, что просвещение, благодаря которому появляется ментальное напряжение, несёт положительную функцию. У каждого субъекта появляется выбор либо заполнять «провалы» уже существующими концептами, либо создавать свои и заполнять ими и здесь на помощь должно прийти наивное удивление. В идеале, это происходит двумя путями одновременно.

Есть нечто, а не ничто

Обнаружить что-то новое в «нечто» можно только освободившись от старых знаний об этом «нечто», взглянуть на него подобно ребёнку, будто в первый раз, удивившись. Удивление является основным катализатором творчества. Застигнутый этим чувством человек поднимается над потоком тавтологичных перцепций, в собственном творческом порыве (подобно тому, как поверхность капли, движимая под действием поверхностного натяжения, проходит состояние равновесия, устремляясь дальше и впоследствии, осциллируя) и благодаря удивлению он видит «нечто» значительно объёмнее. Благодаря чему, в свою очередь, его апперцепция структурируется шире, сохраняется и может быть переработана в какую-нибудь информацию (картины, научные теории, стихи и т. д.). Человек удивляется, обнаружив необычное в обычном. «Но так и каждый творец, мыслитель, художник, поэт... в какой-то прекрасный час забывает все, чему его учили, отдается наитию спонтанному как откровению – и открывает, и сотворяет доселе небывшее, незнаемое» [6]. В этот момент человек обретает цельность, заполняя «провалы».

Ярким подтверждением этого процесса является история науки. Согласно утверждению Т. Куна, действительно прорывные открытия, меняющие научную парадигму, были сделаны учёными в молодом возрасте, либо учёными-новичками, только перешедшими из одной научной области в другую. Причины понятны. «Учёные в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы и к созданию таких теорий другими» [7, с. 51]. Аналогичным образом себя ведут искусствоведы, закрепляя устоявшуюся на данный момент эстетическую парадигму. Это необходимо для планомерной, аналитической проработки всего потенциала новизны, заложенного в действующей парадигме. «Процедуры парадигмы и её приложения необходимы науке. Они неизбежно сужают область явлений, доступную в данный момент для исследования» [7, с. 102]. Но в определённый момент кто-нибудь обнаруживает внепарадигмальное явление. «То есть удивительно то, что есть нечто. Что под этим понимается? – Порядок. Нечто упорядоченное. Удивительно, что есть нечто, а не хаос. Потому что должен был бы быть хаос» [10, с. 22]. Не менее удивительно то, что человек, с одной стороны, не может жить вне порядка, с другой стороны, выстроив один порядок ему необходимо строить следующий, обладающий эмерджентностью против предыдущего. Человек как часть природы, подчиняется законам диалектики и в первую очередь закону о взаимопроникновении противоположностей – как только что-то упорядочилось, оно тут же начинает разрушаться. Если быть точнее, то процессы упорядочивания и разрушения идут одновременно, взаимопроникая. Системы, эволюционируя, от одного уровня порядка к другому неминуемо проходят этап хаоса [13] и человек вслед за своими эмпирическими или теоретическими исследованиями повторяет их путь. Он удивляется тому, что есть нечто, а вслед за этим, что «есть» ничто.

В момент удивления человек дистанцируется от удивившего его феномена, он в состоянии обнаружить те взаимосвязи, которые не видны при его прямом анализе. В каком-то смысле человек пытается уподобиться Богу, который одновременно находится и внутри и снаружи. Человек удивляется, не обнаруженной раньше, цельности явления, сужая вслед за этим фокус рассмотрения и анализируя уже его изнутри. По мнению В.И. Аршинова и В.Г. Буданова человек раздваивается, превращаясь одновременно в двух наблюдателей «Один находится «внутри» обозначенного пространства и не видит границы. Другой «видит» границу и видит то, что первый не видит» [1]. И каждый раз для понимания обнаруженного феномена, который находится за пределами имманентного, на помощь приходит метафора, которая устанавливает соответствие между двумя семантическими полями – между только что обнаруженным и уже известным. «С помощью метафоры человечество осваивает новые неисследованные области познания, бросая на зыбкую почву незнаемого представления и понятия освоенного мира» [12, с. 261]. Если обычный процесс отображения, внутри уже разработанной семантики, происходит аналитическим образом, при помощи некоторой функции (подобно математическим функциям y = F(x)), то в случае с обнаружением нового феномена, выстроить прямую референцию невозможно, потому что он находится за пределами определения найденной функции. Метафора обладает множеством когнитивных возможностей, одна из них рекурсия – процесс подстановки функции в саму себя. «Ни одно предложение не может высказывать что-либо о самом себе» и «Функция не может быть собственным аргументом, потому что пропозициональный знак не может содержаться в самом себе» [5, с. 66]. Действительно, с позиции аристотелевской логики Л. Витгенштейн абсолютно прав. На основании информации, содержащейся в предложении, выйти за его границы невозможно. Именно в рамках такой логики существует любое живое существо, за исключением человека. Человек же может производить акт рекурсии и наращивать имманентное за счёт трансцендентного. При помощи метафоры формируется фрактальность бытия. «Фрактальностью обладают не только природные объекты, но и семантические концепты» [13, с. 32]. Изменение количества уровней происходит как вглубь, так и наружу. Имманентное имеет ограничения в обоих направлениях. «Но это самосозидание означает, что мы, живя в природе, её трансцендируем. Те основания, которые мы под себя подкладываем, чтобы стать людьми, ищутся через выхождение человека за свои собственные природные рамки или границы» [10, с. 24].

Нечто – упорядочено

Удивление в человеке вызывает обнаружение порядка (определённого вида симметрии, описывающегося рядом параметров, инвариантного при некоторых преобразованиях) либо обнаружение его нарушения.

Действительно, открытия в науке и искусстве совершаются в двух направлениях: либо это обнаружение порядка с ещё большей симметрией «центральные симметрии могут быть реализованы в качестве частей единой, всеобъемлющей симметрии» [4, с. 247], либо это обнаружение какой-либо аномалии в уже сформированной парадигме. Первое приводит к появлению новой парадигмы, второе к отмене старой, очевидно, что оба процессы смыкаются. Под словом парадигма здесь понимается более широкое понятие, нежели научная парадигма, это и парадигма искусства и экзистенциальная концепция (модель существования). В основе любой парадигмы лежит идея, метафора, которая раскрывается в ряд аксиом, на основе которых, в свою очередь, разворачивается во всю ширь, образуемая парадигма. Порядок, определяющий парадигму, непрерывно эволюционирует, до момента следующего синтеза, когда рождается новая парадигма. Например, все концепции психологии содержат в своей основе, ту или иную, метафору. «Дифференциация психологических теорий может идти по тому, какие базовые метафоры использовались при их построении» [12, с. 261]. (Например, компьютерная метафора в когнитивной психологии). Метафора переносит порядок из одной семантической области в другую, что позволяет описать новую структуру. В рамках человеческого бытия можно, например, представить, как один человек оказывает бескорыстную помощь другому, второй, соответственно, изумившись этому, переносит метафору помощи на свою ментальность, упорядочивая её, в результате чего его экзистенция может измениться, приобретя новый вид порядка. И наоборот, один причиняет страдание другому, что в общий порядок вносит долю хаоса. Но в конечном виде, как это ни парадоксально, оба пути (упорядочивание и нарушение порядка) ведут к появлению более масштабной парадигмы, содержащей предыдущие теории как предельный случай одного из своих параметров. (Круг, обладающий большим уровнем упорядоченности – предельный случай многоугольника, в данном случае таким параметром является угол поворота, при котором симметрия сохраняется, он стремится к нулю и важно, то что круг принципиально отличается от многоугольника, т.е предельная структура обладает свойствами эмерджентности). Таким образом, новая теория – это непросто расширение предыдущей, но синтез новой. Причём последующий синтез по некоторым своим качествам может циклично вернуться к истоку. «В некоторых существенных аспектах, хотя никоим образом не целиком, общая теория относительности Эйнштейна ближе к учению Аристотеля, чем взгляды того и другого к теории Ньютона» [7, с. 309].

Природа этого явления объясняется тем, что в процессе эволюции парадигмы, метафора, синтезирующая новую концепцию, содержит в себе одновременно и переносимое и объясняемое, т.е. и что-то из уже описанной реальности, что берётся за её основу, и уже тот феномен, который учёный пытается объяснить.

Большинство метафор основываются на относительно простых образах, взятых из базовых уровней концептуализации. Д. Лаккоф считает, что для появления нового концепта исследователи используют свой уже структурированный доконцептуальный опыт. «Существующие концепты могут накладывать дополнительное структурирование на опыт, который мы получаем, но базовые структуры опыта присутствуют независимо от какого-либо наложения концептов» [8, с. 353]. Он говорит о том, что человек использует несколько основных образных схем «Вместилище», «Часть-Целое», «Источник-Путь-Цель», «Связь», «Центр-Периферия». Можно обратить внимание на то, что некоторые схемы определяют пространственные отношения, а некоторые временные. Доконцептуальный опыт, присутствующий в новом концепте, можно обнаружить в вышеупомянутом примере с кругом и вписанных в него многоугольниках – первым из таких является треугольник, потом, по мере увеличения количества сторон, многоугольники становятся более похожими на круг. Но понятно, что треугольник, как начальный уровень метафоры подобия, содержится во всех них, т.е. в таком явлении как круг, содержится любой из вписанных в него многоугольников.

Пользуясь метафорой, исследователь одновременно переносит структуру взятого за образец явления, в том числе присущие ему симметрии, как, например, в случае с метафорой атома как солнечной системы. Такую метафору, т.е. соответствующую ей функцию, человечество будет использовать ещё не раз.

Порядок – это единственное, что подвластно когнитивным процессам. Только при его обнаружении возможно построить систему знаний, которая будет супервентна реальности. Но важно понимать, что хаос – это потенциальный порядок, т.е. такой порядок, который может возникнуть в процессе эволюции, которая, собственно, и переводит хаос в порядок. «сложностность принимает во внимание рекурсивную (циклическую) связанность ее компонент, или, точнее, контекстов, в которых эти компоненты становятся наблюдаемыми, а тем самым коммуникативную связанность и ее наблюдателей» [1]. Но удивительно то, что эмерджентность переводит сложностность в простоту (человек, как набор различных систем, чрезвычайно сложностнен, как самостоятельная система, относительно прост, равносторонний многоугольник сложностнен, круг, в который он переходит в пределе, прост.

Одной из важнейших характеристик порядка является симметрия. «Следует заметить, что структуры или системы наблюдаемы только тогда, когда они имеют некую инвариантность определяющих параметров во времени или пространстве, некую симметрию и только при наличии этого условия человек обращает на них внимание» [13, с. 32]. Симметрия – это параметр формы. Система – это упорядоченное образование, из отдельных частей, формирующих целое. Она может быть из совершенно различных областей бытия (научный концепт, человеческий язык, солнечная система, человек, семья). Второй важной характеристикой порядка является параметр содержания – фаза. Для её определения необходимо расширить понятие порядка, подразумевая под ним возможность инвариантности относительно различных преобразований в пространстве и во времени. (Если рассматривать такую систему как семья, то наличие завтрака каждое утро – свидетельство присутствия порядка и временной инвариантности). Тогда можно ввести определение софазности частей системы или, иначе говоря, то, насколько хорошо просматривается обнаруженная симметрия. Таким образом, фаза определяет уровень корреляции внутри системы, который зависит от времени, изменяясь от ста процентов до нуля. (В оптике подобное понятие называется дисперсией). При максимальном уровне система наблюдается как целое, при нулевом уровне, части существуют независимо, корреляция между ними равна нулю. (Возможно, что даже два самых удалённых электрона во вселенной имеют определённый уровень софазности, но человек пока не имеет возможности это детектировать). Фаза определяет поведение во взаиморасположении отдельных частей – её сохранение позволяет наблюдать определённый порядок продолжительное время. Под словом «продолжительное» подразумевается сравнимое с жизнью человека. Нейтрон как целое (один из удивительнейших цельных объектов, характеризующий божественную суть писал Г. Гачев в [6], он же считал нейтрино его душой) существует тридцать минут, распадаясь затем на протон, электрон и нейтрино. Можно считать, что это сопоставимый с жизнью человека отрезок времени. Когда софазность нарушается, то картина со временем расплывается, она становится «мутной» и наблюдение порядка становится проблематичным. Понятие «мутный» можно прояснить следующим примером: археолог, убирая грунт слой за слоем, может обнаружить некий рисунок, довольно мутный, местами совсем разрушенный, который он, скрупулёзно изучает, для того, чтобы понять, создание ли это человека или случайное творчество природы. И понять это возможно только определив уровень софазности. Таким образом, в период, когда софазность близка к ста процентам, система существует в виде идеальной структуры, совпадающей со своей идеей симметрии (Платоновской идеей). По мере уменьшения софазности, система отдаляется от своей идеи и всё более стремится к состоянию хаоса.

Эволюция симметрии

Все объекты, созданные природой или человеком, обладают некой симметрией начиная от звёздных галактик и самих звёзд и заканчивая молекулами и кристаллами. Симметрия в природе определяет симметрию в экзистенции всего живого. (Времена года, лунный цикл и время суток упорядочивают его жизнедеятельность, обеспечивая временную инвариантность). Ментальные системы (концепты), как репрезентация природного существования, также обладают симметрией. Это касается и музыки и художественных произведений и изобразительного искусства, по крайней мере, тех образцов, которые вошли в историю. Упорядоченность позволяет обнаружить саму себя и описать. Описание, т.е. создание языка, является продолжением этой упорядоченности. Произвольные языки (математические, компьютерные, человеческие) являются следствием природной симметрии. Например, язык математики описывает то, что объекты, подразумевающиеся под цифрами, совершенно идентичны и их можно переставлять. «Функция, которую несут принципы симметрии, состоит в наделении структурой законов природы или установлении между ними внутренней связи» [3, с. 23]. Если законы природы обеспечивают знание, то виды симметрии, следствием которых эти законы являются, обеспечивают понимание. Одной из первых это поняла Э. Нетер, показавшая, что законы сохранения различных величин являются следствиями определённых видов симметрии. (Например, закон сохранения энергии, является следствием однородности времени).

Даже те ментальные концепты, которые выстроены исследователями не по природной (аристотелевской) логике, наделены нарративом. Поскольку только при этом условии они могут быть узнаны человеком, и именно это узнавание влечёт за собой удивление. Нарратив подразумевает наличие софазности (корреляции) между отдельными частями концепта. Например, даже в сложных джазовых композициях, музыкант в состоянии обнаружить незаметный, на первый взгляд, порядок и удивиться ему. При отсутствии софазности в игре инструментов, музыкальное произведение (как и ментальный концепт) превращается в какофонию, человек не может различить порядок и соответственно у него не возникает эмоции удивления. По этому же принципу работает и поэтический текст. «Вывод: хорошие стихи, стихи, несущие поэтическую информацию, – это стихи, в которых все элементы ожидаемы и не ожидаемы одновременно. Нарушение первого принципа сделает текст бессмысленным, второго – тривиальным» [9, с. 534]. Здесь говорится не только о важности порядка, но и о его эволюции. В этой короткой мысли Ю. Лотман соединил два тезиса: важность наличия порядка и не меньшая важность его нарушения. Таким образом, читатель, ожидая увидеть определённую структуру системы (поэтический текст можно рассматривать как систему с определённым уровнем симметрии), удивляясь обнаруженному порядку, наблюдает его изменение. Читатель ощущает удовольствие по причине того, что он уже может предположить развитие сюжета и получает ещё больший восторг, если автору удаётся сменить порядок. Изменения уровня симметрии достигают только гениальные поэты. Они «супервентны» природе, которая, сжимая углерод под высоким давлением, в толще гор, при высоких температурах, в несколько стадий, когда поэтапно меняется кристаллическая решётка, вряд ли предполагая, что будет в конце, получает удивительный по твёрдости и красоте кристалл – алмаз. Материал, обладающий высочайшим уровнем симметрии.

Природа, не хуже поэта, одновременно и упорядочивает существующие системы (мутации, синтез химических элементов), и разрушает имеющиеся упорядоченности (извержение вулкана, образование паталогий). Она одновременно ожидаема и не ожидаема, она как бы проверяет порядок на прочность и решает, не изменить ли его. Это происходит в тот период, когда вследствие каких-то факторов корреляция внутри системы понизилась. (В такой момент давление магмы внутри вулкана, изменившееся вследствие изменения других параметров, например, температуры (изменения могут происходить вследствие естественного остывания, изменившейся солнечной активности, падения метеорита), нарушает софазность очага магмы как системы).

Стремление разрушить установленный порядок, сразу после того, как он синтезирован, безусловно. Цель выйти на новый уровень развития. Это объективное состояние природы, которое поэтапно описывается тремя законами диалектики. (Если снова рассмотреть такую систему как семья, то такой момент наступает тогда, когда она близка к распаду и её целостность нарушена до такого предела, что каждый её член начинает существовать как автономная часть).

Человек – катализатор эволюции

Уровень симметрии системы может бесконечно увеличиваться. На примере идеализированной физической системы, это означает, что с ней можно производить всё большее количество различных преобразований – инверсий, поворотов, сдвигов в пространстве и времени, при которых она остаётся инвариантной. В примере из геометрии, в упомянутом равностороннем многоугольнике, вписанном в круг, можно наращивать количество сторон бесконечно (можно представить тысячесторонник) и понятно, что его предельным случаем будет круг. (Упорядоченность современного человека качественно отлична от упорядоченности человека доисторического). И в этом наращивании порядка, природа и человек двигаются параллельно, различаясь временными масштабами. Природа в процессе своей эволюции обнаруживает и синтезирует новые уровни упорядоченности и новые виды симметрии. (Новые химические элементы в звёздах, новые кристаллы в толще земли и т.д.). Человек также ускоряет синтез и химических элементов, заимствуя у природы ею синтезированные уровни симметрии. Описывая их в виде физических, химических, биологических законов, человек выходит на новые уровни абстракции (все теории эволюционируют), в результате чего появляются научные концепты не имеющие прямой референции с реальностью и на их основании синтезируется новая действительность. Если изначально геометрия и алгебра отображали пространственные и временные закономерности бытия природы [11], трагедии и комедии отображали закономерности бытия человека, то в настоящее время, научные и литературные концепты уже часто не супервентны природе (неаристотелева логика, постмодернистские произведения, квантовая физика и теория суперсимметрии), они пытаются определить её потенциальность. Это, конечно же, не означает, что подобные конструкции невозможны в природе, они потенциально возможны (коммунизм было сложно представить в древнем Риме). Одной из верификаций такого утверждения был синтез новых химических элементов (таблица Д. И. Менделеева – одно из описаний симметрии, благодаря которому были предсказаны и обнаружены некоторые химические элементы).

Ключевым моментом в изумлении от обнаружения природной симметрии или её отсутствия, является то, что человек в этот краткий момент думает так, как «думает» природа, он ощущает её логику. Пробуя, чувствовать, как чувствует природа, человек проходит разные степени удивления, это связано с разными степенями озарения. У А. Бергсона [2, с. 131] есть очень точная мысль о том, что интуиция – это сочувствие природе. Из сочувствия природе, в каком-то смысле из любви к ней, рождается метафора, дающая начало новым научным и художественным парадигмам. Исследователь, воспользовавшись, уже существующим природным порядком, при помощи метафоры выходит на новый уровень абстракции. Эпистемология знает множество примеров, когда прорыв в области науки, подтягивал некоторые виды искусства, когда метафора становилась общеупотребительной. (Проникновение в семнадцатом веке барокко из архитектуры в поэзию) Это не удивительно, поскольку эволюция произвольных природных и ментальных систем в общем виде одинакова [13]. Обнаружение симметрии в одной области, при помощи её переноса, позволяет обнаружить подобную симметрию в другой. Чаще всего такой перенос осуществляется из области эмпирического в область когнитивную. (Яркие примеры таких прозрений – А. Гауди, перенёсший множество элементов из области ботаники в область архитектуры, храм Святого Семейства, Леонардо да Винчи, работавший с моделью крыла).

Однако происходит и обратный процесс. Природе для создания системы с большей симметрией необходимо огромное количество «экспериментов» с системами, с меньшей симметрией. Примером этого является синтез тяжёлых химических элементов в звёздах. Человек в отличие от природы может на основании уже созданного, воспользовавшись метафорой, создать ментальный концепт с большим уровнем симметрии, а затем перенести его в область эмпирического, создав объект до этого не существовавший (например, различные виды пластика), перескочив через огромные этапы последовательной эволюции в природе. Он может заглянуть в микромир и, воспользовавшись представлением о симметрии предположить, а затем и обнаружить новые частицы. (Например, открытие П. Дираком позитрона, когда он постулировал инвариантность законов электромагнетизма относительно лоренц-преобразований). «В современной физике симметрия позволяет предсказывать существование новых форм материи и формулировать новые, более всеобъемлющие законы» [3, с. 87]. Подытоживая, можно сказать, что как уже указывалось выше, все физические законы являются следствием наличия некоторого вида симметрии, но, должно быть и наоборот, обнаружение нового вида симметрии теоретически, найдёт её референцию в области эмпирического. Об установлении сетевой взаимосвязи между человеком – актором-наблюдателем и исследуемой системой пишут в своей работе В.И. Аршинов, В.Г. Буданов. Сеть выстраивается между наблюдаемой системой, внутренним наблюдателем и внешним наблюдателем, способным рассмотреть потенциальность эволюции. «При этом нужно творчески направлять сетевой эволюционный процесс в сторону роста сложностности» [1]. Вместе с эволюцией растут уровни симметрии и сложностность организации систем и человек играет важную роль в ускорении этих процессов. Он, выстраивая научные концепты, может пропускать целые этапы в естественном, каузальном развитии природы. И таким образом, «обманывать» время. Вышесказанное поясняет, почему так важна для каждого человека самореализация, происходящая через творческие порывы – только при этом условии, природа, как универсум, будет быстрее двигаться по пути увеличения порядка и симметрии «порядок должен расти вместе с усложнением» [2, с. 154]. Человек, благодаря своему образному, рекурсивному мышлению, может ускорять естественную эволюцию. Она происходит методом итераций: усложнение ментальности, вслед происходит усложнение социальных структур и естественнонаучных концептов, что приводит к их конвергентности и затем всё повторяется.

Сверхсимметрия

Если допустить мысль о том, что бытие в процессе эволюции наращивает свой уровень симметрии, то неизбежен вывод, что оно стремится к некоторой системе, обладающей бесконечной симметрией (системе инвариантной относительно любого преобразования). Мысль о существовании абсолютной теории уже полвека бродит в умах физиков, которые озадачены созданием формулы, объединяющей все взаимодействия (гравитационное, электрослабое и сильное). Вероятнее, в процессе эволюции появится новое взаимодействие, соответствующее новому, более высокому, виду симметрии. Этот процесс во временном масштабе несопоставим с жизнью человека. Однако, несмотря на это, и природа в своей интенции, и человек будут стремиться к синтезу абсолютной системы, обладающей бесконечной симметрией. В подобной системе будет отсутствовать дисперсия, она должна быть целостной вечно, поскольку такая система будет инвариантна относительно любых, в том числе временных преобразований. Такая система будет совершенно тавтологична. Но на пути следования к ней, во всех синтезированных системах необходимо наличие какой-то асимметрии, небольшого нарушения, которое дестабилизирует систему, введёт её в стадию хаоса и затем синтезирует новую, более совершенную. «Таким образом, приближённый характер законов симметрии – явление весьма распространённое, а может быть и общее» [3, с. 69]. Как ясно из физики, именно нарушения симметрии формируют материю. (Нарушение симметрии в сильных взаимодействиях образуют ядра атома, нарушения симметрии в электромагнитном поле образуют молекулы). Чем выше уровень симметрии, тем больше у него степеней свободы, тем больше нарушений может появиться в структуре системы, тем больше возможностей для дальнейшего синтеза и проникновения в трансцендентное. «Высшая свобода в своей свободе от мира одновременно знает себя как глубочайшая привязанность к трансценденции» [16, с. 40].

Удивительно понимание того, что по мере роста симметрии система обладает большей свободой, поскольку она включает все предыдущие состояния как частные случаи. Парадокс раскрывается в том, что по мере упорядочивания, система начинает обладать всё большими степенями свободы или по-другому размерностью системы.

Рассуждения о порядке и уровнях симметрии приводят нас к размышлениям о красоте. Тогда интуитивно, вслед за Кантом, хочется разбить это понятие на два класса: красоту аналитическую и синтетическую. Аналитическая красота – это красота узнавания, вызывающая изумление от обнаружения подобия, некой симметрии, некой идеи, некоего порядка или отсутствия порядка там, где он должен быть по определению. Синтетическая красота – это красота, вызывающая удивление от непонимания её структуры. Такая красота, по всей видимости, несёт отпечаток совершенно симметричной системы или абсолютного хаоса.

Понимание красоты, на наш взгляд, близко к пониманию истины. Она так же делится на абсолютную и контекстуальную. Факт зависимости истины от контекста показан ещё Сократом, который продемонстрировал как она меняется в зависимости от варианта редукции действительности, что приводит к противоречивым выводам (теорема Гёделя и теорема Патнэма – следствия этого факта). Применительно к нашей идее, контекстуальность означает, что редукция сверхсимметричной системы актуализирует свои различные грани. Напрашивается цепочка: сверхсимметрия – синтетическая красота – абсолютная истина, о которой многие философы, например К. Ясперс, писали как о наличии «безусловного требования» (совесть), невыразимого в словах, но интуитивно ощущаемого каждым, что позволяет почувствовать в трансцендентном акте красоту сверхсимметрии. Человек в свободном акте трансцендирования и изумления обнаруживает новые уровни порядка и выстраивает более симметричную концепцию. «Человек и в самом деле доступен для самого себя двояким способом – как объект изучения и как экзистенция свободы, недоступной никакому изучению» [16, с. 57]

Мысли о существовании абсолютно симметричной системы, совершенной красоты и безусловной истины, а также того, что необходимо для её обнаружения (точнее обнаружения её отблеска), сочувствие природе (любовь) приводят к по?