UNREAL

Виртуальность

– О-фи-геть! – возглас в полной тишине прозвучал очень громко. Нереальность то ли фотографии, то ли созданного талантливым креативщиком коллажа захватывала дух. Кальдера вулкана подобно мощным лёгким дышала во всю ширь. Рёбра гор, опоясывавших её по периметру, раздвинулись в глубоком вздохе, раскрыв притоку свежего воздуха альвеолы сосен и ёлок, покрывавших дно огромной впадины. Гряда водопадов на заднем плане насыщала кислородом кровеносные сосуды земли.

Я завис над новой заставкой, предложенной Google, и если это была фотография, то сделанная, по-видимому, с дрона или вертолёта. Рамки экрана расширились и пропали где-то на периферии зрения. Я даже обнаружил палатку, стоящую посередине кальдеры на берегу речки...

– Вова! Иди обедать! – Крик матери из кухни прервал мою медитацию.

«Ну вот, опять обедать. Только недавно завтракали».

– Мам, я сейчас, – слова выскакивали на полном автомате, а сам я уже гамал.

Какой-то умник догадался сократить computer game до просто «гамы»-игры. Это слово сразу стало уютным и родным. Пока мощная стрелялка Wheel запускалась, мой взгляд зацепился за учебник русского языка, на котором стояла новогодняя свеча. Воск, стёкший из подсвечника, закрыл собой букву Р, образовав неологизм «усского».

– Учебник узкого языка, – ухмыльнулся я.

«Скорее, слишком широкого. Я вообще не понимаю русское словообразование. Эти длиннющие слова, не экономящие ни сил говорящего, ни краски в принте. Вот английский сленг совсем другое дело. Сразу видно – деловые люди. Не то что эти гусеницы: пожалуйста, размножение, поощрение. Отдельные слова – это всего лишь атомы. А все вещества состоят из молекул. Так и нужно молекулами общаться, как круто: RTFM – read the following manual, что значит “заткнись и читай инструкцию”».

Хотя мне больше нравилось использовать вместо «following fucking», поскольку я, как и большинство, не любил читать инструкции, эти муторные «не засовывайте кошку в микроволновку, она может от этого заболеть». Конечно, эти сокращения, в первую очередь, были призваны повысить скорость общения в чатах, особенно во время игры, где необходима молниеносная реакция.

«Русский язык становится проще. Где-то слышал вчера, что китайцы отказываются от уймы своих иероглифов, оставив всего пару тысяч. Да, всё в природе идёт по пути упрощения… Хотя как-то из бактерии получился человек? Может, он проще бактерии? Нужно будет об этом подумать» – все эти мысли пронеслись у меня за какие-то десять секунд, пока геймеры формировали команды.

– Good luck, – пожелал я всем удачи, надел крупные и дорогие наушники, отрезав себя от серого внешнего мира и уйдя целиком в мир бесконечных возможностей.

Действие разворачивалось на заброшенном заводе. Посмотрев на карту, я на ломаном английском предложил своей команде успешно использованную мной раньше схему: один со снайперской винтовкой остаётся, остальные четверо заходят сзади и гонят противника на снайпера.

Кто они, моя команда? Пока это тайна. Но в процессе игры по её манере и выкрикам геймеров кое-что можно понять. Самые безумные обычно японцы. Чёткие и продуманные – немцы. Ленивые – индусы. И тем интереснее настроить весь этот сброд на победу. Правильно расставить гамеров. И... всегда есть возможность реванша. Ни с чем несравнимое ощущение возрождения.

Я резко обернулся. Интуиция что-то подсказала мне. Занесённая рука матери уже готова была опуститься мне на голову и дать оплеуху. Мой испуганный взгляд остановил её. Я сбросил наушники, восстановив своё присутствие в этом, реальном, мире.

– Только не говори, что ты «щас». Опять будешь есть холодным. Кому я всё это разогревала?

«Всё это мне совсем не нужно», – подумал я, а вслух сказал:

– Игра длится всего три минуты, первая уже прошла.

Я, правда, сейчас буду.

Мы проиграли ещё быстрее. Я гнал вражеского стрелка через административный корпус завода. Мы бежали по разбитым лестницам и захламлённым коридорам. Я ощущал ступнями различный мусор, валявшийся на полу. Если бы этот бег был в реальности, я бы уже несколько раз запнулся. Но в игре мои ноги были ловчее и сильнее. Я перескакивал по вёдрам, коробкам, железякам. Пересекая холл, я почувствовал слева боковым зрением какой-то цветовой дисбаланс и, сделав сальто, выпустил в этом направлении очередь из автомата. Обозначилось движение, и тело ещё одного вражеского геймера обмякло на пол. Другой, за которым я гнался, нырнул на лестничную клетку и побежал вниз к выходу. Я остановился и сообщил нашему снайперу:

– Мы на подходе. Ставь прицел на южный выход из трёхэтажного зелёного здания.

Я чувствовал себя крутым стратегом, и у меня побежали мурашки от нетерпения, когда я увидел, как противник внизу открывает дверь на улицу.

Через секунду, как он выскочил, я услышал выстрелы и в полной уверенности, что враг убит, слетел вниз, а затем смело вышел следом из здания. И в этот момент получил пулю в грудь. Нашим снайпером оказался кто-то из Прибалтики с аватаркой клоуна. Он умудрился промахнуться, выдать себя и не суметь выйти из-под обстрела.

«Клоун он и есть клоун. Ни прятаться, ни стрелять», – думал я, когда шёл на кухню.

– А ты чего на весь дом материшься? О-фи-геть! – попыталась передразнить меня мама. – Это всё, чему учит современная школа? Я вчера, когда ходила на родительское собрание, в коридоре услышала разговор компании старшеклассников, которые меня не видели. Думаю, твои погодки. В общем потоке их глубоких философских баталий ничего, кроме мата, не было.

– У меня, мам, это была непроизвольно вырвавшаяся эмоция. Я увидел нереально брутальный и прям фантастический пейзаж. – Я уже начал ковыряться вилкой в овощном рагу.

– Если я не ошибаюсь, отец предложил тебе полететь с ним на Камчатку? Вот уж где будут головокружительные пейзажи. А ты, как я поняла, ещё думаешь?

«Та-а-ам... всё-ё-ё... та-а-ак... ме-е-едленно, – вспомнился мультфильм «Эпик», где маленькие лесные человечки издевались над людьми, передразнивая их медлительность. – Как им всем объяснить, что время здесь, в реале, и в сети имеет разный темп, и в сети он больше не в разы, а в тысячи раз. На Камчатке необходимо затратить целый день, чтобы подъехать к горе, развернуть лагерь, и только на следующий день подняться на гору, а в компе я могу всё это сделать за десять минут. И виды с дрона будут на порядок круче, и погода на них всегда ясная, и дождя нет. Ну назовите хоть один плюс реальной поездки», – думал я, а вслух произнёс:

– Он там... а мы с тобой здесь. И мне с ним неприятно.

Он за человека меня не считает.

– Он твой отец, – чисто формально, удовлетворившись услышанным, произнесла мама.

То, что в разводе виноват отец, у неё не вызывало сомнения. Мама уже съела свою порцию рагу, выпила чай и начала мыть посуду. Перед этим закатала рукава своего яркого, в красных яблоках, домашнего халата и как хирург, надев перчатки на руки, активно продезинфицировала фарфоровых пациентов средством для мытья посуды.

«Я терпеть не могу помидоры, а они, как назло, так и лезут из рагу. – Я пытался их выловить, сложить на край тарелки, но это получалось очень коряво. – Меня совершенно не интересуют эти их кулинарные изыски. Чем проще, тем лучше. Макароны или пельмени – это всё, что мне нужно».

Мать заметила мои внутренние ворчания и не удержалась:

– Ну как можно ковыряться в таком блюде? Как девочка. Ну что ты хочешь? К чему ты стремишься в свои семнадцать лет? Посмотри на себя, задрот задротом. Ты же насквозь просвечиваешь. – Она шла прямо на меня, а подойдя вплотную, нависла надо мной, буравя своими глазами. Халат расстегнулся, обнажив декольте. Она приподнялась, запахнула халат и продолжила, сбавив темп: – Моя подруга говорит, что человек приходит в эту жизнь, чтобы решать некую задачу. Их бывает несколько видов. И есть несколько психических типов человека, соответствующих им. Один из них – это отверженные. Причём их никто не отвергает, они сами себя такими делают, противопоставляя себя всему миру. Чтобы ни с кем не соприкасаться, они стремятся быть незаметными, и поэтому у них узкие плечи, чтобы быстро можно было выскользнуть из любой ситуации. А у меня такое ощущение, что у тебя ширина плеч как раз такая, чтобы была возможность нырнуть в экран монитора... Ты пытался туда занырнуть с самого детства. Если ты пропал куда-то в аэропорту, то надо искать не тебя, а близлежащие мониторы, ты точно стоишь где-то рядом. Причём стоишь не ты, а только твоё тело, а сам ты там, внутри ролика.

«Хотелось сказать БМП. И это значит не «боевая машина пехоты», а «без малейшего понятия» про вашу психологию. А задрот, если что, на нашем компьютерном жаргоне – это просто активный геймер, так что вполне себе положительный персонаж». – Я отпихнул тарелку, имитируя обиду и приобретая возможность для маневрирования.

– Ты только и можешь, что посаксить. Я в туалет, если что, – сказал я и вышел из кухни, оставив догорать вулкан маминых извержений.

– Подними стульчак! – неслось мне вслед.

В этот момент прозвучал рингтон входящего смс. Я произвёл манёвр, заскочил в комнату и эвакуировал свой смартфон. Расположившись в туалете поудобнее, активировал смс.

«Вова, мне нужна твоя помощь. У меня приступы паранойи. Я не понимаю, то ли мои родаки реальные, то ли я их выдумала. Ну не могут реальные люди так поступать. Они как актёры». – Смс от Кати заканчивалось тремя смайликами с распростёртыми руками, означающими жест отчаяния.

«А почему ты считаешь, что я не бот? А ты уверена, что ты мне сейчас пишешь, а не просто представляешь это?» – в секунду выдал я ответ.

Обратного смс не последовало. Либо этот вопрос поставил Екатерину в тупик, либо родственники добрались до неё, пока мы переписывались, и, возможно, съели.

Екатерина, мой школьный друг, была подвержена приступам солипсизма. Ей часто казалось, что этот мир нереален и она его моделирует. Её телесная скудность – невысокий рост и щуплость – скрывала мощную фантазию. Русые волосы, окаймлявшие голубые глаза, и красивые губы роднили её с фиалкой.

«Если всё равно все чувства проецируются в мозг, то как можно отличить реальность от игр разума? Может, фильм проецируется извне, а может, мозг включил жёсткий диск и транслирует собственный экшн. Да ещё и меняет правила по мере трансляции. Ему же подавай то одно, то другое – садизм, мазохизм. Ему нужна трагедия. Он и создаёт трагедию. И эта ситуёвина принципиально отличается от фильма «Матрица». Там волю диктует компьютер, и тебе только кажется, что ты обладаешь волей, а здесь сам мозг выдумывает правила и развлечения».

Хотя я ей часто говорил:

– Хочешь реала – уколи себя шилом. На что она мне отвечала:

– Боль – это самое простое, что может выдумать мозг. Вспомни рассказы о том, как болят ампутированные ноги.

Погуглив посты про солипсизм, я с трудом встал со стульчака, отсидев ноги. Их нижние части не слушались меня, перейдя в некое обособленное существование. По всей видимости, природа всё предусмотрела. Если бы можно было не отсиживать на стульчаке ноги, то огромная масса людей так бы и не вставала с него, провалившись в социальные пространства инсты и фейсбука. Туда, где они могли быть теми, кем им мечталось быть. Где от них не ждали, что они будут добрыми, внимательными и заботливыми. Где не нужно долго и муторно завоёвывать признания.

«Можно одновременно испражняться и постить поэтические, технические или собственные изыски. Телесное, ограниченное скоростью в десять километров в час, пусть и использующее любые технические апгрейды, типа самолёта с его тысячей километров в час, всё равно не сравнится со скоростью света, равной почти трёмстам тысячам километров в секунду, с той скоростью, с которой разлетаются посты по миру. И с такой же скоростью прилетают долгожданные лайки, символизирующие, что время просижено не зря. И всё это – не вставая с горшка».

Я помыл руки и чистыми пальцами написал сообщение, что буду через час у неё во дворе, и вместе с отправкой тут же получил ответ: «Жду», как будто я написал его себе сам. Поднял взгляд и посмотрел в зеркало:

«Плечи действительно неширокие, рост самый средний, наверное, меня можно назвать симпатичным, но какой-то яркой изюминкой, привлекающей внимание, я не обладаю, весь такой серо-карий. Ясно, что с такими данными этот мир нахально не покорить. Но, наверное, мне ближе роль серого кардинала, чем бунтаря на баррикадах, у которого всегда есть запасной лаз. И сеть мне позволяет, оставаясь серым кардиналом, иногда выходить на баррикады».

Спорт меня также никак не интересовал. Аргументы, что это нужно для здоровья, меня не трогали. Здоровье у меня есть, а широкие плечи мне не нужны.

«Забавно, люди идут и занимаются спортом, чтобы прожить на десять лет больше. А зачем им нужно жить на десять лет больше? Чтобы заниматься спортом. Но если ты хочешь что-то успеть, так занимайся этим сейчас. Спорт, еда, секс – весь этот фетиш из средства превратился в цель, но это же безумие в чистом виде».

У меня было полчаса свободного времени, поскольку до Екатерины ходу столько же, и поэтому я запустил Wheel повторно. На этот раз игра проходила в джунглях, и с командой мне повезло больше. Они слышали меня с полуслова. Дополнительный колорит вносили животные, большей частью хищники. Время от времени они съедали кого-нибудь то из нашей команды, то из команды противников. После двух выигранных игр противник раскусил нашу стратегию, приготовив засаду. Поэтому на четвёртую игру мы поменяли тактику. Выбрали небольшую лесную просеку и расселись на деревьях по её периметру. Противник рано или поздно пересекал прогалину и попадал в прицел наших снайперских винтовок. Причём отстреливали мы противника по очереди, предупреждая друг друга заранее, чтобы нас не запеленговали. Когда появился третий участник команды соперника, стрелять была моя очередь. Его обнаружил парень под аватаркой гоблина, указав мне на большой камень, лежавший на краю леса.

– Rock. On right. Look better, – шептал он мне, хотя его шёпот раздавался в моих ушах громче крика.

Я всмотрелся в прицел и увидел автомат Калашникова, торчащий из-за камня. Противник выскочил и запрыгнул обратно, проверяя, начнут ли стрелять. Наконец он вышел и, пригнувшись, быстро засеменил на другую сторону. Я поместил его в перекрестье прицела винтовки и перестал дышать. «Не на жизнь, а на смерть, пусть и ненастоящую» – где-то глубоко сидело во мне. Хотя виртуальность снимала с меня ответственность. Я убиваю то, чего нет.

– Faster! Kill him! – возглас «гоблина» прервал мои переживания.

Когда я уже собирался нажать на курок, взгляд заслонило что-то движущееся прямо перед глазами, через секунду появилась пасть здорового удава, который моментально обвил меня и начал душить. Ещё через секунду мы вместе падали с дерева... Неудачи сегодня преследовали меня.

Процедура собственного одевания, точнее её отсутствие, заняла пять минут. Хотя у меня было как минимум три кофты, про которые я знал, носил я только одну, серую. С одной стороны, мне пофиг, в чём я хожу, и не могу понять тех, кто просаживает жизнь на часовые сборы перед зеркалом: если оденешься стильно, тебе будут завидовать и мысленно вымазывать тебя в краске или мороженом, если некрасиво – над тобой будут смеяться. С другой стороны, в сером ты незаметен и можешь раствориться в любом обществе. Совсем другое дело, когда я оснащаю себя в игре, – здесь важны все аксессуары, позволяющие вертикально бегать или прыгать метров на двадцать. В жизни же главное – не замёрзнуть.

До двора Екатерины я дошёл пешком. Пришлось идти мимо стройки очередного 36-этажного дома, в котором люди пытаются предельно оторваться от земли. Стройка выглядела очень реально, там укладывали очень даже реальный кирпич, о который я временами запинался. Хотя, конечно, мозг легко мог бы набросать такой эскиз, неотличимый от настоящего. Но как же реально играло осеннее солнце в окнах стройки, оно, казалось, бежало из квартиры в квартиру, оставляя себя по кусочку в подарок новосёлам.

– Ты действительно бот или Бог. Во-первых, ты вовремя. Во-вторых, ты снова в этом свитере, как компьютерный герой, который из игры в игру остаётся в одном прикиде и благодаря этому становится узнаваемым. Я сегодня пост видела про психоаналитика Жака Лакана, так там было написано: «Существовать – значит быть признанным». Тебя, Вов, признают по этому свитеру. – Екатерина продолжала сидеть на лавке и хитро улыбаться.

– А где твоё «здрасьте»? Или с ботами можно не здороваться? – парировал я.

– Я тоже очень рада тебя видеть, Вова! – Екатерина соскочила с лавки и прижалась к мягкому вороту моего свитера.

– Что у тебя приключилось? – Я немного отодвинул её от себя и заглянул в синь её глаз.

– Мать мне вчера объявила, что решила перевести меня в другую школу. Говорит, что я плохо учусь, потому что здесь контингент не тот и учителя неважные. А мне буквально неделю назад приснилось, что меня переводят в новую школу. Зацени? – выпалила она, как будто шквалистый ветер пробежал между нами.

Сейчас Екатерина училась в той же школе, что и я, только на год младше, в десятом классе.

– И поэтому ты решила, что всё это игры разума?

– Типа того.

– А что за пост про таракана? усмехнулся я.

– Не таракана, а Лакана, Жак Лакан. Он ученик Фрейда. Я ж теперь пытаюсь читать про солипсизм, про психоанализ и сны.

– Я ж тебе говорил – как мысли об ирреальности приходят, бери иголку и коли себя в руку, да посильнее, чтобы сомнений, что ты жива, не осталось…

– Но... худшее... мне сегодня приснилось, как тебя задушил огромный удав, – перебила меня Екатерина.

– Ха! У нас дома из живности только рыбки. Ты же знаешь, у меня аллергия. Хотя, может, я её придумал, чтобы угодить маме. Для неё живность как бактерии. Хотя, если только мать меня своими руками не задушит, когда я не услышу её очередную просьбу. Я же, когда надеваю «уши», становлюсь глухня глух... – я осёкся, вспомнив, как ещё час назад меня душила большая змея.

«Она может читать мысли не только людей, но и компа. Это уже перебор, даже для меня…» – Какой-то страх уже проник вглубь моей программы. Меня пробила дрожь, и я понял, что стучу зубами.

– Я не знаю, как там насчёт выдуманности мира, но мне кажется, что ты реально замерзаешь. – И с этими словами Екатерина скинула с себя шарф и намотала его мне на шею, одновременно застегнув молнию на своей куртке повыше. – Может, зайдём в кафешку? – спросила она.

Я утвердительно кивнул, боясь продолжить разговор, и мы пошли со двора на проспект. Идти было мягко. Мы ступали по ковру кленовых листьев, уложенных в сложный персидский рисунок. Между домами мой взгляд упёрся в две высоченные ивы, которые всё ещё были одеты листвой, и меня пронзило второе дежавю за минуту. Я вспомнил, как год назад смотрел на эти ивы и размышлял, почему одни деревья раздеваются раньше, а другие позже. И тогда я подумал, что у них тоже есть жаворонки и совы. Всё как у людей. Точнее говоря, у людей всё как у деревьев. Но ведь я, не будучи провидцем, могу сказать, что и через год здесь будут лежать остатки кленового костюма и будут стоять ещё не обнажившиеся ивы. Возникло внутреннее ощущение, что время состоит из двух компонентов – несущегося вихрем по кругу и прямолинейного.

«Что-то повторяется, а что-то меняется кардинально. Например, в этом году у меня появились усы. Раньше их не было совсем, а теперь они будут всегда. И, наверное, тот, кто улавливает более тонкие вихри, замечая невидимые другим изменения, становится модератором этого мира. Но тогда весь реальный мир становится внутренним миром такого демиурга. Тут солипсизм накладывается на матрицу».

Мы выскочили из-за частокола домов на широкую просеку проспекта, и шум сразу же отвлёк меня от сторонних мыслей.

«Шум всегда отвлекает. Как шум, сопровождающий радиопередачу, не даёт услышать главного».

– Какой тёплый и нежный шарф! – сказал я, обратив внимание, наверное, на главное в данную минуту.

– Мне его отец подарил, когда ещё совсем не спился.

Это то немногое, что осталось из моей реальности.

Мы дошли до нашей любимой LaPetite, где были улётный капучино и заварные пирожные со вкусом рая. Сразу видно, когда люди что-то делают, чтобы продать, и когда они это делают с любовью, и тогда оно само себя продаёт. В кафешке, как всегда, была пусть небольшая, но очередь.

– Сейчас ты выпьешь капучино и почувствуешь реал.

– Ладно, сам-то пропадаешь в сети, тоже нет ничего реального, кроме этого капучино, – попыталась съёрничать Катя.

– Для меня тот мир реальнее этого. Там я демиург, творящий свою жизнь. Я там признан! Здесь я узкоплечая серая мышь. Там я – генерал! Всё в точности как у твоего таракана. У меня как будто вырастают руки и ноги и, может, даже крылья. Скорость! Скорость перемещения – вот что важно. И я там могу повторить всё сначала. Разбитая ваза тут же восстанавливается, и я продолжаю жить с нею. Если я что-то ляпнул, то могу это затереть и пойти по другой кривой судьбы. Как миры Эверетта. Только у него в каждой точке мир расслаивается на возможные решения. А я сам перемещаюсь между решениями. Хотя тоже всяко бывает, – снова вспомнилось совпадение с удавом. – Как дела дома? – попытался я переключить тему.

– У меня там не получается склеить вазу. Отчим обеспечивает и на правах кормильца юзает нас с матерью. Мать хочет, чтобы я хорошо училась и была независимой от этих козлов...

Каких этих, я уже не слышал. Жуткая головная боль в затылке обесточила мой слух. Шарф как будто начал сдавливать горло, превращаясь в удава. Зрение ещё работало, но картинка зависла. Тошнота подкатила к горлу. Спазм, не дающий вздохнуть, сотряс мне грудь.

– Катя... – странный сиплый возглас прозвучал откуда-то со стороны.

Секунду спустя я понял, что это был мой голос. Шарф ещё плотнее сжал мне горло.

«Так не может быть. Это какое-то колдовство!» – Паническая мысль пронзила затылок сквозь болевой спазм.

Я начал сдирать с себя шарф. В этот момент увидел Катины глаза, расширенные от ужаса и ставшие больше плафонов люстры на потолке. Через секунду она бросилась к столику, схватила стул и подкатила его под меня. И это было очень вовремя, потому что в этот момент, если бы не стул, я свалился бы прямо на пол. Содрав шарф, я почувствовал, что вся шея у меня распухла. Я по-прежнему пытался массировать шею, чтобы вдохнуть побольше воздуха, но она становилась всё более деревянной. Катя содрала с меня свитер и расстегнула рубашку.

Я услышал откуда-то сбоку женский возглас:

– Что случилось?

Сразу за ним мужской голос ответил:

– У него, похоже, отёк Квинке. Это, наверное, аллергия?

Ты что-нибудь только что ел?

Я не видел говорящего, но вопрос явно был адресован мне.

– Нет, – прохрипел я.

– Скорую, – прозвучал тот же женский голос.

– Ты аллергик? – снова сквозь муть сознания проявился мужской голос.

– Да! Берёзы, собаки… – сумел я процедить.

– Боже мой! Я вчера обиделась на мать и ушла из дома, ночевала у тётки. И на моём шарфе всю ночь продрых кокер-спаниель. Я что же, своими руками?.. Боже мой! Вова, это я виновата!

– У меня есть «Эриус», это от аллергии, – добавился новый голос.

– Не стоит... Можно навредить... Мы не знаем, что за аллергия... Скорая уже едет, – услышал я голос той же женщины.

Фраза «скорая уже едет» несколько уменьшила панику, которая развивалась стремительно.

Следующие полчаса прошли целой вечностью ада. Хотелось разодрать грудь, чтобы освободить пространство для воздуха. У меня как будто перерезали пуповину, соединяющую меня с этим миром. С этим реальным миром. А может, всё наоборот, только сейчас подключили пуповину.

Как раз то самое шило, про которое я рассказывал Кате, воткнули в меня и постоянно проворачивают – время стало целиком линейным. Каждая секунда была неповторима и длилась целую вечность. Грудь стала жёсткой, как бронежилет. Катя нашла где-то мокрую тряпку и протёрла мне лицо, шею, убрав остатки аллергена, попавшие на кожу, и несколько облегчив дыхание.

Меня вырвало, и ошмётки еды застряли где-то в горле, мешая и без того очень тяжёлому дыханию. Я хрипел, сопел. Пытался попить воды, но она попала в трахею, и я чуть не захлебнулся. Время от времени передо мной появлялось лицо Кати с мокрыми от слёз глазами. Она протирала мне лоб, щёки, грудь, что-то говорила. Через какое-то время перестала сдерживать слёзы и ревела уже навзрыд. Кто-то прокричал:

– Скорая!

И в этот момент мир несколько смяк и перестал быть таким жёстким. Сразу стало понятно, что спазм во многом был вызван страхом. Врачи быстро уложили меня на носилки, и в автомобиле скорой помощи сделали инъекцию адреналина.

– Я жив, – проносилось сквозь боль...

Реальность

Торнадо образов крутилось с неимоверной скоростью. То один, то другой выхватывался сознанием, и я превращался то в Палача Рока, крушащего своим мечом армию демонов в игре Doom, то в рейнджера, расстреливающего полчища наёмников в Quake, то в самого себя, очищающего какую-то планету от монстров в игре Unreal.

Последняя битва закончилась где-то в ледяной пустыне, похожей на Антарктику. Я шёл по бескрайнему полю снега, который тревожно хрустел у меня под ногами. Тонкий, лёгкий, но тёплый скафандр облегал моё тело и не создавал неудобств. Было совершенно непонятно, откуда здесь можно ожидать угрозу, – снег простирался до самого горизонта. Вдруг я почувствовал движение справа и, отпрыгивая влево, выпустил обойму. Движение пропало, потом возобновилось вновь, и я увидел по его контуру, что меня атакует метровый полупрозрачный скорпион, который упрямо семенил ко мне.

Я перезарядил обойму и выстрелил в него. Он сразу обмяк, превратившись в студень голубоватого цвета. И в этот момент я почувствовал болезненный укол с обратной стороны колена. Точно такой же скорпион был с другой от меня стороны, и первый, используя мою же стратегию, загонял меня на второго. Боль быстро заполнила тело, ноги не слушались, и я упал на снег. Руки тоже были обездвижены, и я мог только вращать глазами, предчувствуя конец.

Вокруг было белым-бело, я лежал и смотрел в жуткое голубое небо цвета мёртвого скорпиона. Холод быстро проник через пробоину в скафандре и прополз вдоль тела. Хотя оно было обездвижено, но холод я чувствовал каждой своей клеточкой. Болезненные волны, спазмирующие тело, накладывались на жгучую боль от яда. Захотелось скорее умереть. Я закрыл глаза и постарался не дышать... Услышав хруст снега вокруг, я подумал, что это скорпионы подбираются ко мне, и вновь открыл глаза, чтобы смело принять смерть лицом к лицу. Но это были не скорпионы, это были персонажи из всех игр, которых я когда-либо застрелил. Они медленно собирались вокруг и, ухмыляясь, смотрели на меня. Альбиносность пейзажа быстро заполнилась множеством красок. Взгляды разнообразных воинов не содержали ненависти, они, скорее, смотрели с сожалением и чувством превосходства. Они были жителями этого мира, в отличие от меня, вторгшегося к ним из мира людей и должного уйти обратно. Они могли бы застрелить меня, но они смотрели, созерцая медленную муку... Чтобы я запомнил её и не захотел возвращаться...

Но вдруг откуда-то я почувствовал тепло в руках. Кисти стали розоветь, и тепло начало подыматься выше по телу. Монстры тоже не понимали, в чём дело, и начали пятиться от меня, наступая на следующие ряды, что вызвало панику и падение. Я снова закрыл глаза и, когда открыл их в следующий раз, оказался в абсолютно белой больничной палате.

Надо мной, склонившись, стояла Катя и держала мои руки в своих. Она смотрела на меня внимательно, как будто хотела рассмотреть детали татуировки, и вдруг начала говорить.

– Ты реальный... Ты абсолютно реальный... Я смотрю на тебя, и мой мир начинает твердеть... А ты – точка кристаллизации. С тебя мой мир начинается... – захлёбывалась Катерина, как будто что-то вставало в горле, а на последнем слове она схватила мою руку и начала её сжимать в своих ладонях, пытаясь лишний раз удостовериться в моём присутствии.

Погрузившись в свои ощущения, которые, видимо, ей были внове, она заплакала. Сперва тихонечко, потом сильнее и сильнее.

Я не удержался, положил другую ладонь поверх её рук и сжал в свою очередь, пытаясь как-то разрядить ситуацию. А чтобы она отвлеклась, продолжил, тоже запинаясь, сминая и комкая реальность:

– А я там, в кафе, жил, целых полчаса!.. Это было очень больно, но я жил... И я хочу так же сильно почувствовать этот мир, как в эти полчаса. Я никогда его так не ощущал... Я ведь никогда даже не дрался. Может быть, можно ощущать ткань этого мира так же контрастно, но не так болезненно?.. С тобой?.. И признания меня тобой мне будет достаточно. Может быть, через тебя меня даже признает весь мир. Я стану всемирно тобой известным!

Фразы прозвучали странно, но я радовался этой глупости, как ребёнок, чувствуя бесконечную нежность и собственную открытость этому миру, этой комнате, этому прибору, стоящему напротив и перемигиванием своих лампочек сообщающему всей вселенной о том, что я вернулся...