Стоишь в дальнем углу после порки,
Невиновный, тайком покидаешь задворки,
И встреваешь в очередные разборки!
И не скажешь – по делу или поймал подставу,
И взгляд, даже самый зоркий,
Не в состоянии охватить всей картины.
Весь мир кричит: по какому праву?
По праву руки, бросающей куски европейской тины
В китайскую жёлтую реку,
Прививая одно к другому, как оспу скотине.
Спроси любого человека:
Что ему важнее: новое или понятное?
Фейхоа или мятное?
Лет пятьсот ведь Европа была нашим флагманом,
Там было всё новое,
Блестящее и кондовое.
И вот оно всё покрыто саваном.
Но тут есть один небольшой казус:
Ещё пятьсот лет назад Нострадамус,
Французский врач, борец с чумой, предсказал,
Что славяне
В союзе с восточным соседом
Окажутся то ль в западне, то ли в яме,
Светит дорога им дальняя и вокзал
И следом
Зрители рукоплескали.
Им было весело, как в театральном зале,
Ведь будет всё это только
Через пятьсот лет
(Никому не осилить столько) –
Когда славяне вместе с Китаем
Скинутся по горсти цифровых монет,
(Пока пишется текст, давай полетаем)
И выступят против заокеанского хама,
Который решил, что он здесь главный,
Новедь всегда кто-то должен сказать, что он основной, и драма
В том, что не все с этим согласны,
Пусть даже он славный,
Молодой и лезет за счёт гласных.
Страшнее другое,
Когда то, на что ты опираешься, вдруг прогибается,
И ты ощущаешь себя, как Гойя,
В безвоздушном пространстве.
А друг твой просто по-азиатски
Всем улыбается
В своём детском чванстве,
Да он просто стебается.
Он никогда не выходил из дома,
И ему нужен был провожатый
В мир Гоморры и Содома.
И ты со всеми десятью тысячами километров, зажатый
Между больною свободой и здоровой тюрьмою,
И не слышно маминого голоса: не плачь, я рану омою.
Нужно брать ответственность и говорить, что я главный,
И чудеса станутся
Вопреки стихам Нострадамуса,
И ты понимаешь, что тупая американская улыбка роднее.
Ошибки признавать тем больнее,
Чем люди умнее.