Стрелка проступила сквозь солнечные блики – наручные часы показали без двадцати семь. Всматривание в циферблат отвлекло от дороги. Ящерка выскользнула из-под башмака и грациозно утекла в траву. Дед на ходу проводил её взглядом, улыбнувшись и порадовавшись за её везучесть. В позапрошлом году он нечаянно раздавил такую же и целую неделю ходил сам не свой.

Йован медленно подымался в гору, оглядываясь, вспоминая о той трагедии и причитая:

"Не зевай, жизнь очень быстрая штука. Не успеешь обернуться, а что-то в этой жизни уже не так. Вроде и дорога та, вроде и жасмин цветёт также, но вот тот куст начал сохнуть. Видать, какая-то бяка к корням присосалась", – Йован нахмурился и погрозил кому-то в кусты жасмина, которые словно арматура переплели небо и землю.

"Эта бяка считай тоже на хвост наступила", – Иован заметил трещину на асфальте:

"Конечно, по сравнению с землетрясением – это мелочь. Тогда на хвост наступили целой стране, ладно до нас только отголоски той трагедии донеслись. Засохший жасмин тоже перестанет кому-то тень давать и побегут отголоски по траве", – Йован услышал справа работу газонокосилки, остановился, поставил на землю сумку, в которой было десять непроданных бутылок молока, перевёл дух, а затем и взгляд с жасмина на прозрачный металлический забор новенького пятизвёздочного отеля "Мираж":

"Или вот этот отель. Быстро его построили. Дом с отцом два года подымали. А тут пять четырёхэтажных зданий за зиму выросли, бассейн наполнился и зонтики, как пальмы, поднялись над шезлонгами".

За забором на лежаке возле бассейна громоздился волосатый мужчина в годах, похожий на крупного кота, одной рукой сжимавшей высокий бокал с шампанским, а другой набиравшей номер на телефоне. Через секунду он уже оглашал окрестность властным басом. Йован прислушался, ему нравился русский язык:

– Сколько экскаваторов? Тридцать семь. Это хорошо. Доставка до Тюмени за наш счёт. Сегодня же с банком свяжитесь, пусть к вечеру сделают банковскую гарантию. Тогда можно аванс просить пятьдесят процентов. И пусть юрист Василий собирает вещички и завтра летит ко мне. Я думаю он не против будет на пару дней в Черногорию слетать, – чеширская улыбка сжалась в тоненькую воронку, и "кот", отпив шампанского, всем телом подмигнул лежащей рядом томной красотке, которая подобно королевской кобре расправила боковые складки и хищнически поглощала мужчину взглядом. Её бронзовая кожа переливалась на солнце волнами, которые двигались от кончиков пальцев до прекрасных глаз, неминуемо пробегая по всему телу и приоткрывая все тайны, заложенные в ней природой. "Кот" каким-то чудом отвлёкся от девушки и заметил Йована и, поставив бокал, поднял руку и большой палец вверх, символизируя то, как ему хорошо. Йован тоже поднял руку и помахал в ответ. Десять непроданных бутылок молока, стоящие на земле, не позволили ему повторить жест и тоже поднять палец вверх – Йовану уже давно хотелось купить новое платье для жены. Но эти жесты соединили двух совершенно непохожих людей из разных миров.

"Наверно, хороший человек. С плохим не свяжется такая красавица. И русский язык мне нравится, он энергичный, вроде и похож на сербский, но резче, немного лающий. На таком языке командовать хорошо. Не немецкий, конечно", – Йован промокнул платком пот на лбу и взвалил палку на плечо, на конце которой висела котомка с бутылками молока и контейнерами с сыром. Солнце уже распахнуло ворота своего стойла, задев краешком вершину горы, но неугомонно с жаром освещало предгорье. Йован расстался несколько сожалеющим взглядом с русским, когда увидел, как тот, поставив бокал, взял кусок зелёного французского сыра и словно фисташку отправил его в рот. Непроданный сыр давил к земле.

"Наш сыр вкуснее...Я его, конечно, понимаю. Так надёжнее. Известное качество. Шезлонги, экскаваторы, сыр, температура воды – всё единообразно, никаких неожиданностей. Новый век всё уровнял. Двадцать лет назад внизу, в деревне продавалось двенадцать из пятнадцати бутылок молока, и это был неважный день. Десять лет назад уже десять, теперь дай бог продать пять. А таскаю всё те же пятнадцать бутылок. Козы меньше доиться не стали".

Йован сошёл с асфальтовой дороги на грунтовую, выскочив из двадцать первого века в свой родной двадцатый. Соловьи, заливающиеся в соседней рощице, как будто сразу прибавили громкость. Хотя забор продолжался дальше, но строители посчитали бессмысленным продолжать асфальт выше – гости отеля туда не ходили или не доходили. Дорога резко взмывала вверх, как бы говоря:

– Слабо?

"За асфальт должен спасибо сказать отелю. А что-то язык не поворачивается. Сорок лет ношу вниз молоко, как дед умер, и суставы всегда были в порядке, а как асфальт положили, какие-то боли начались, для нежити он хорош – для автомобилей", – мысль замерла вместе с Йованом. Он весь превратился в зрение, рассматривая глубокий грунтовый рисунок, образовавшийся после дождя.

"Надо же. И здесь что-то новое. Не мог я раньше такого не заметить. Рисунок в точности напоминает линию жизни на правой руке моей Милянки. Сколько раз я разглаживал эту ладошку? Как не стёр за пятьдесят лет природный рисунок? А как она пахнет, когда разотрёт траву для чая! Уткнёшься в неё носом и будто пролетишь над садом", – Йована словно куропатку подбил и вернул на землю громовой голос того же русского "тигра". Он не смог не обернуться, скинул палку с мешком на землю и остановился, с любопытством рассматривая диковинку.

– В смысле теперь Василий работает на тебя? Что значит он никуда не полетит? Что? Он занимается нашим с тобой разводом? Что? Ты ему предложила в два раза больше? – "тигр" проявил недюжинную прыть и соскочил с шезлонга.

– Каким разводом, Леночка? Ах, тебе прислали фотографии из Черногории, – он закрыл рукой телефон и обратился к "королевской кобре":

– Ты выкладывала наши фото в сети? – не получив ответа, он понял по змеиным глазам, что ответ положительный, взревел, чуть не швырнул телефон в девушку, но видимо вспомнил, что там сейчас происходит очень важное и снова обратился к нему:

– И что ты собираешься делать? В смысле уже сделала? Я понял. Пошёл. – "тигр" сел, промахнувшись мимо шезлонга, ещё раз взревел от боли, подскочил, снова сел и замолчал, превратившись снова в кота. Спустя несколько секунд продолжительностью в жизнь, он посмотрел на свою девушку взглядом змеелова. Она всё поняла и не без грациозности начала собирать свои вещи. Русский, как факир, достал бутылку чего-то крепкого и наполнил им бокал из-под шампанского.

"Кто-то присосался к твоим корням", – Йован нахмурился. Фасад отеля стал темнее. Йован больно забросил палку на плечо, пошёл и уже уходя, ещё раз посмотрел на рисунок на грунте. Теперь он напоминал трещину, такую же трещину, которая сейчас бежала и разрывала мир этого "кота", трещину, которую породили то ли фотографии в инстаграм, то ли его глупость. Теперь мир этого русского уже навсегда будет обезображен этой трещиной.

"У всего свой масштаб", – трещина стояла перед глазами Йована. Ему вспомнилось землетрясение 1979 года, когда он приютил несколько беженцев из Котора. Они рассказывали про страшные трещины, пробежавшие по побережью и обезобразившие город и рассекшие его на до и после и преобразившие людей живущих в нём. Их привезли на русском грузовике, и у них не было даже зубных щёток. Таких растерянных людей Йован не видел и во время войны в начале девяностых. В том памятном семьдесят девятом году единственный месяц в своей жизни он не спускался вниз продавать молоко – его просто всё выпивали.

Мысли утекали вниз вместе с забором. Вот уже виден его край. Дальше дорога уходит налево, огибает скалу и приводит прямо к крыльцу дома. Выше только горы. Йован поднял голову и увидел ласточек радостно встречающих его, пикирующих, исполняющих немыслимые пируэты, неподвластные самым совершенным самолётам. И не успел он насладиться мыслью о скором возвращении домой, как снова услышал голос "кота". Йован обернулся, не планируя останавливаться, и не желая больше тратить времени на эту мыльную оперу. Красивой девушки не стало – она уже иссушивала другую жизнь, и смотреть было особенно не на что.

– В смысле банк не дает гарантию? Они же всегда молились на нас? Что? Налоговая арестовала счета? Вычислили наши оффшорные дела? – "кот" вновь проворно вскочил, замер и сказал уже тише:

– Я, кажется, знаю, откуда у них информация, – слово "информация" только угадывалось по согласным звукам. В этот момент всё вокруг стало серым –солнце зашло таки за гору и задёрнуло за собой шторы. Отель сжался до размера шезлонга.

– Это она, моя королева! – произнёс он громко и чётко. Йован почувствовал, как пространство проваливается в глотку "тигра-кота", словно в чёрную дыру, засасывая все пять четырёхэтажных зданий, забор, бассейн и какой-то кусок самого Йована. После того как всё было поглощено, тело русского осело и растеклось по кафельной плитке.

Часы показывали без десяти семь.

Официанты быстро подскочили к упавшему, взвалили его на шезлонг и унесли. Йован не помнил как дошёл до крыльца, и очнулся только когда Милянка, словно девчонка, выскочила из дома с новостью:

– Коза дала потомство! Пять козлят! Такого не бывало!

"Значит, теперь нести двадцать бутылок", – Йован, улыбнувшись, опустился на ступень и снова посмотрел на ласточек.

"Куплю я, пожалуй, не платье, а ткань, а Анастасия из деревни сошьёт его. Небольшие, а перемены", – Миляна села рядышком, обняла Йована и вложила свою ладонь в его руку.

"А трещинка на её ладони не разъединяет, а скрепляет".